Великий океан - Страница 91

Приезд падре Уриа сразу поднял настроение Резанова. Настоятель только что вернулся из дальней поездки, о несчастном случае узнал час назад. Священник даже не отдохнул после утомительной дороги. Ссутулившийся и еще более потемневший, он сидел в кресле и, слушая Резанова, медленно перебирал четки.

— Misericordia! — сказал он, наконец, когда Николай Петрович кончил. — Милосердие господне! Велики его имя и слава! Я рад, синьор Резанов, за вас и за свою бедную страну. Тридцать лет я живу здесь и тридцать лет верю, что настанут и для нее лучшие дни… И вот, не дай господи, несчастье с вами!.. — он поднял голову, оставил в покое свои четки. — Я говорю чистосердечно, синьор Резанов, в Европе всякое могли подумать. Там каждый день меняются веяния, корсиканец натравливает народы друг на друга. Губернатор сказал, что может вспыхнуть война и между нашими государствами…

— А вы верите этому? — живо спросил Резанов. Он очень обрадовался приходу миссионера, длительное отсутствие которого тоже начинало его тревожить.

— Не знаю, — ответил Уриа. — Но твердо верю, что если и будет, то долго не протянется. Нам нечего делить, ни там, ни здесь… Если бы вы только знали, какое процветание возможно в здешних местах! Прекрасные гавани, плодородные земли, леса и горы, в которых индейцы давно уже нашли железо и серебро, а может быть, там есть и золото. Пастбища, годные для пропитания бесчисленных стад. Но бедная Калифорния забыта! Его величество содержит гарнизоны, миссии, тратит в год полмиллиона пиастров, но не имеет доходу ни реала. Торговля здесь в небрежении, и министры жалуются и проклинают землю, которая приносит один убыток. Мы же сидим, как нищие. Жалкие свои потребности не можем удовлетворить даже по неимоверным ценам. Судите сами. Из Санта-Блаза раз в год приходит корабль, мы отдаем ему наперед деньги, чтобы только на будущее лето выслали нам самое малое! А между тем Буэнос-Айрес, Вера-Круц, Каракас и Картагена уже пользуются плодами торговли, процветают. Правительство не устояло перед янки, особенно, когда министр Соединенных Штатов выехал из Мадрида, и уступило им для торговли четыре порта на восточном берегу… Я откровенно скажу вам… — падре Уриа выпрямился, провел рукой по лицу, глянул на Резанова внимательными усталыми глазами. — Нужно, чтобы и ваш император настоял на торговле с нами. На этом берегу мы самые близкие ваши соседи и за двадцать с лишним лет убедились в вашем доброжелательстве. Не рассчитывайте, конечно, что у нас все так думают, большинство — не так. Противоречия при дворе и в Мексике, стремление янки и англичан поссорить нас с вами, чтобы самим укрепиться в Калифорнии, и еще кое-что другое — все это требует преодоления и настойчивости. Однако, синьор Резанов, я стар, чтобы кривить душой. У нас разные религии, но бог один и едины стремления… Кто знает, может быть, вы лучше нашего устроите свою жизнь…

Настоятель говорил почти о том же, о чем недавно сказала Консепсия.

Под конец Уриа дал совет послать письмо непосредственно царю. Из Монтерея в Мексико гонец доставит его кратчайшим путем. Через Санта-Блаз, Лоретто, Кортесово море — всего шесть тысяч верст. Оттуда в Россию оно попадет к осени.

Уже прощаясь, священник пожелал скорейшего выздоровления и сказал, что около двух тысяч пудов пшеницы синьор Резанов может получить хоть завтра. Больше в миссии до нового урожая хлеба не было.

— Я с радостью купил бы все ваши товары, — заявил он с невольной завистью. — В Калифорнии еще не видели таких вещей…

Он ничего не сказал о предложении своего помощника падре Фелипе дать вдвое больше зерна, зато кормить индейцев соломой. Не был уверен, что Резанов это предложение примет.

После ухода миссионера Николай Петрович сразу же вызвал домоуправителя, попросил чернил и бумаги и послал записку Хвостову немедленно начать выгрузку балласта, а Давыдова снарядить в миссию для приемки зерна. Мичман должен отвезти и клавикорды, стоявшие в каюте Резанова. Это будет подарком русских Сан-Францисскому монастырю. Такой роскоши не было даже в монтерейской церкви.

Остаток дня и следующее утро Резанов находился в приподнятом настроении. Обдумывая письмо в Санкт-Петербург, расспрашивал у доньи Игнасии о ближайших миссиях и усадьбах, о возможных там запасах пшеницы. Нетерпеливо ждал возвращения гонцов, посланных падре Уриа с предложением продать хлеб. Пример Сан-Францисской миссии воодушевлял и давал большие надежды.

Но к вечеру следующего дня настроение упало. Вернувшиеся посланцы не привезли никакого ответа, и, по их словам, в миссиях и поселках предложение Резанова было встречено молча. Только на одном уединенном хуторе бывший солдат, ветеран мексиканской службы, сказал, что привезет десять мер бобов.

Расстроенный, Резанов сидел на галерее. Над океаном опускалось солнце, из-за деревьев его не было видно. Медленно гас багрянец, темнели верхушки дубов, внизу под кустами сгущались тени. Нагретые за день стены дома еще источали теплоту, но из сада уже тянуло вечерней свежестью. Резанов глядел на потухающее небо и не слышал, как вошла Консепсия.

Девушка не сразу окликнула его. Постояв немного у входа, она, наконец, подошла ближе и тихонько сказала:

— Синьор Резанов!

Николай Петрович быстро обернулся. При виде Консепсии он не мог удержать радостного восклицания и, поднявшись с кресла, шагнул навстречу.

— Конча! Откуда вы появились?.. Вас не было в президии?

— Да. Я только что вернулась из Санта-Клара.

От удивления Резанов умолк. До этой миссии почти день езды опытному всаднику, и, кроме того, дорога небезопасна.