Великий океан - Страница 59

Глава четвертая

Весь день шел дождь, и только к вечеру немного посветлело, показалась плоская вершина горы Эчком. Дождь утих, за бухтой, в проливе медленно передвигались плавучие льдины. Оторванный ветром с глетчеров Доброй Погоды, лед плавал тут круглый год.

Привычное зрелище неожиданно напомнило о конце лета, о близкой зиме. Еще об одной зиме на этом чертовом камне… Лещинский раздраженно встряхнул плащ, откинул капюшон. Лицо его выглядело бледным, припухшим, словно его тоже затронула цинга. Надвинув картуз, он зашагал к дому, обходя наполненные водой трещины в сливняке, мокрые бревна, вынесенные алеутами на плечах из леса, стружки и камни. Форт продолжал строиться, и никакое ненастье не останавливало работ.

Лещинский жил наверху, в просторной горнице. Два окна выходили на внутренний двор и залив. Единственная кривая лиственница, росшая на кекуре, достигала верхними сучьями подоконника, в непогоду скрипела угрюмо и тоскливо. Лещинский приказал Луке срезать ветки, но Серафима молча приняла лестницу, убрала пилу. Промышленный часа два просидел на дереве, пока вернувшийся хозяин не открыл ему окна. По отсыревшему скользкому стволу Лука боялся спуститься.

Поднявшись по ступенькам кривой лестницы, Лещинский остановился, прислушался. Внизу было тихо — Серафима ушла в казарму, за дверью горницы тоже не раздавалось ни одного звука. Лишь из караульни, помещавшейся под верхней комнатой, глухо доносилась тягучая нескладная песня скучавшего обходного.

— Не явились! — пробормотал Лещинский.

Раздражение его еще больше усилилось, нудное знакомое чувство пустоты, как перед припадком, подступило к сердцу. Он торопливо открыл дверь и сразу же облегченно вздохнул. Наплавков и тугощекий Попов сидели в горнице и, как видно, уже давно. Гарпунщик задумчиво мешал угли в небольшом очаге, Попов, слюнявя пальцы, перелистывал календарь, найденный на столе, разглядывал картинки. Оба молчали, словно встретились здесь впервые. Так условились, на случай если бы в комнату заглянул кто-нибудь из посторонних.

При входе Лещинского Попов шумно откинул книжку, распрямил крепкие литые плечи.

— Долгой-то гулял, барин, — заявил он недовольно. — Месяц солнца не дожидается.

Наплавков не сказал ни слова.

Лещинский промолчал, повесил на рогалину картуз и плащ, пригладил волосы, закрыл на щеколду дверь. Хворь и дурное настроение пропали: Наплавков пришел, приближалось давно задуманное и решительное…

Припомнилось четверостишие, подкинутое ему приятелями еще там, в Санкт-Петербурге:

В течение полвека
Все полз, да полз, да бил челом.
И, наконец, таким невинным ремеслом
Дополз до степени известна человека…

Под эпиграммой был нарисован он, Лещинский, с умильной рожей, стоявший на четвереньках возле огромного ботфорта… «Ну что ж! Пусть так — смеются над поверженными, перед достигшим — сгибаются…»

Лещинский подошел ближе, погрел руки, отодвинулся, снова вернулся к двери, выглянул на лестницу.

— Пуст дом. Науками и ремеслами занимаются любезный правитель наш с преемником, — сказал он невинно.

Наплавков перестал шевелить угли, внимательно, словно изучая, в сотый раз смотрел на хозяина. Еще можно уйти, не досказав до конца, словно ничего не произошло. Не было веры в Лещинского, в крепость его случайного компаньонства. Разные у них помыслы. Однако выбирать не из чего. Лещинский ближе к Баранову и уже знает достаточно для того, чтобы заковать их всех в кандалы. Но изменять он теперь не станет. В этом гарпунщик был твердо уверен. Слишком долго он присматривался к отставному помощнику, догадывался о его расчетах, о честолюбивых планах, зависти и озлоблении. Другого такого случая Лещинскому не представится, и он это понимает сам. А им в конце концов все равно.

Наплавков бросил щепку, которой разгребал золу, аккуратно стряхнул осевший на полу кафтана пепел. Прежнее уверенное, немного насмешливое состояние снова вернулось к нему.

— Начнем и мы, — заявил он, вставая. — Время золотое проводить зря не годится.

Хромая, Наплавков подошел к столу, вытащил из внутреннего кармана небольшую книжечку, достал оттуда лист бумаги, исписанный крупным неровным почерком.

— Для начала, — сказал он нарочно грубовато и строго, — потребно нам определить, кто распоряжаться и командовать будет во всех действиях, направлять и принимать меры всяческие и особые… Промышленные прошедшим разом на манер казачьего круга зачинать мыслили, почтенным именем Войска Донского велели сыскать хорунжего. До сбора всех промысловых…

Он остановился, глянул на бумажку, помедлил немного.

— Половины людей нету. Зверя бьют по островам… Что ж, изберем пока хорунжего. Называй, кого?

Попов и Лещинский молчали. Зверобой что-то натужно соображал, скреб щеку, а Лещинский сидел с опущенными глазами и казался усталым и равнодушным. Однако, внимательно вглядевшись, можно было заметить, как трепетали его веки.

— Вас тут двое, — сказал он спустя некоторое время, словно после значительного раздумья. — Тебя, Василий Иванович, а то и Попова…

С большим усилием он скрывал свою радость. Наконец-то гарпунщик начинал действовать.

Наплавков быстро и проницательно глянул на Лещинского. Тот вдруг поднялся, подошел к двери, будто хотел проверить, не подслушивает ли кто, затем спокойно вернулся на место.

Наступило непродолжительное молчание. А потом Наплавков поднялся.