Великий океан - Страница 41

Хозяин не откликался. Тихо было и за стеной, в присутственном месте. Там ждали криков, стука разъяренного подполковника, потревоженного без дозволения, и ничего не понимали. Раза два осторожно заглядывал в окно сам чванный канцелярский служитель.

— Державе нашей большое мореходство требуется в сих местах, надежные гавани… — продолжал высказанную еще Резанову мысль правитель, глядя на шагавшего с забытой трубкой в руке своего собеседника. — Сибирские земли один дикий тракт имеют, и море половину года замерзшим стоит… На американских землях и Сахалине верфи учредить можно, суда строить. Расходы сии окупятся торговлею с гишпанцами, Китаем, бостонцами, Калифорнией…

Комендант продолжал молчать. С ним давно так никто не разговаривал, да и он сам постепенно отвык от внятной человеческой речи. Все его желания, даже самые сумасбродные, выполнялись по одному кивку, несколько чиновников города угодливо гнули спину, купцы откупались подарками и приношениями. Лишь один настоятель церкви, молодой чахоточный поп, хотел было выказать свою независимость, замедлив притти с поздравлением в рождественские святки, но был затравлен собаками и сошел с ума… Вспомнил годы юности, порывы, потом армейскую нищую жизнь, карты, непробудное пьянство. Два чина вперед — и, по существу, высылка в далекие края…

— Разбередил ты меня, правитель, — сказал, наконец, подполковник хмуро. — Сам когда-то прожекты писал, жалел отечество… А теперь вот…

Он подошел к окну, толчком распахнул его. Застоявшийся сизый дым медленно поплыл наружу.

— На краю… На самом краю живем! — крикнул он Баранову и, снова глотнув из кружки, вытер губы концом мятого рушника, висевшего на деревянной спинке кровати. — Говори! — потребовал он вдруг хрипло и быстро обернулся к гостю. — Говори еще. Человеком на минуту стану…

Баранов посмотрел на него, неожиданно усмехнулся, снял с набалдашника пальцы, встал.

— Болеть за Россию всегда должно. Одни мы с тобой, действительно, на краю. Я там, ты тут, — сказал он просто. — Да, теперь времена меняются. И в Санкт-Петербурге понимать стали. А иркутским зверолюбцам кричать уже не придется, на что им всякие затеи?.. Я всегда говорил, что довольно бедны были они, коли их один счет бобров занимает. Ежели таковым бобролюбцам исчислить, что стоят бобры и сколько за них людей перерезано и погибло, то, может быть, пониже свои бобровые шапки нахлобучат… Ну, пора, сударь. За дела приниматься нужно. Людей собирать…

После его ухода комендант долго еще стоял у окна, пил прямо из бутылки. Потом вдруг ворвался в канцелярию, раскидал бумаги, протащил за ворот по горнице писца, разогнал почтальонов и до ночи не выходил из спальни.

Глава седьмая

На широких лавках, расставленных вдоль задней стены, скучившись сидели люди. В кабаке было полутемно, сквозь узкое окно, затянутое продымленной холстиной, чуть сочился дневной свет. Не то каганец, не то лампада горела возле стойки перед темным ликом иконы. За длинным тяжелым столом сидели только двое гуляк. Дела в кабаках шли плохо, все было пришлыми пропито — до одежи.

Высокий седой целовальник с заросшим, как у волка, лицом брякал у стойки медяками, противно, настуженно кашлял. Сырость и копоть покрывали бревна стен, порожние бочки. Днем в заведении всегда было холодно, даже в чистой горнице сзади прилавка. Туда допускались только «почетные» — купцы и чиновники. «Полупочетные» — солдаты, матросы — гуляли вместе со всеми.

Сегодня в кабаке было чище обычного, целовальник с утра ждал корабельных гостей. Питейное заведение находилось к рейду ближе других, и матросы сразу попадали сюда. Однако прошла половина дня, а на берегу по-прежнему пусто, неподвижно темнела маленькая шлюпка, на которой приехал Баранов. Правителя тоже не было видно нигде.

Целовальник посылал уже здоровенного, в одних портах и зипуне, босого мужика по остальным кабакам, но и туда никто не заглядывал, хотя пришлые собрались почти все. Еще никаких переговоров никто не начинал, но в Охотске знали, что корабль пришел из Америки и будет набирать людей.

— Сказывают, сам Баранов прибыл, — восторженно говорил один из сидевших за столом, вылизывая края пузатого мутного стакана. — Огромадный, семи аршин росту, в плечах сажень.

Собеседник медленно сосал водку, поглядывал на дверь. Скуластый и щуплый, в синем добром кафтане, он был похож на бывалого купца. Он знал Баранова давно, ходил с ним караваном в Кяхту, но разубеждать случайного гостя не собирался. Были на то свои причины. Изредка трогал разорванную, криво сросшуюся мочку левого уха, кивал собутыльнику, поощрял того к разговору, но сам не слушал. Все внимание было сосредоточено на двери. Он терпеливо и упорно ждал.

Баранов пришел неожиданно и не один. Вместе с ним явился выпущенный из ямы хромой приказчик компании — старый товарищ правителя еще по Чукотке, боцман с «Амура» и несколько десятков людей, собранных по кабакам. Люди валили скопом, галдели и толкались, торопясь пробраться скорей к столам. Многие были без шапок, босые, на других остались только зипуны да лапти, на двоих-троих — старинные мундиры давно похороненных департаментов.

Кабатчик поспешил встретить гостей, широко распахнул дверь в чистую горницу, приглашая туда Баранова, зажег на стойке в тяжелом шандале свечу. Толпа разместилась на лавках и бочках у стен, заполнила все помещение. Часть еще грудилась в дверях. Все торопились на даровое угощение — так спокон веку водилось при наймах.