Великий океан - Страница 95

Последние известия были о том, что Наполеон разгромил Пруссию, занял старые ганзейские города Гамбург, Бремен, Любек и приближался к границам Польши и России, а также о том, что испанский министр дон Годой согласился выполнить требование Наполеона о высылке пятнадцати тысяч солдат к границам России и Пруссии, хотя Испания ни с Россией, ни с Пруссией не состояла в войне…

Положение становилось по-настоящему тревожным. Газеты устарели, в Мексике, наверное, знают больше. Возможно, с часу на час надо ожидать серьезных осложнений…

Николай Петрович возбужденно ходил по дорожке сада. Утренняя роса высохла, матово серебрились узкие листья олив, над деревьями дрожало марево. Медленно бледнело небо, и дальние снеговые вершины Сьерры, казалось, сливались с ним в нарастающем зное. Расстегнув легкий мундир, Резанов все шагал и шагал по садовой тропинке. Он решил, что пора покидать берега Калифорнии. Первый опыт удался, «Юнона» спасет Ситху. А политическое состояние Европы таково, что Наполеон действительно может поссорить Россию с Испанией.

Сейчас, как никогда, Николай Петрович остро почувствовал беспокойство. Он горячо любил свою родину и ни одного часа не мог остаться вдали от нее, когда ей угрожала опасность. Да и дела на Ситхе нужно было завершить скорее… Бедная Конча. Сколько же лишних месяцев теперь придется ей ждать! Сколько лишних терзаний и трудов придется испытать самому, чтобы увезти ее, наконец, отсюда!

— Спросите свое сердце, синьор Резанов, — недавно сказал ему полуторжественно, полушутливо падре Уриа. — Не дела ли подсказали вам этот брак?

Что он мог ответить монаху? В сорок лет трудно изображать юношу.

— Я не могу петь под ее окнами, — заявил он, качая головой и улыбаясь, — но я люблю ее, дорогой падре…

Совсем как на далекой родине жужжали между листьями пчелы. Цвела липа. Запах меда смешивался с ароматом «доброй травы», густо выросшей на камнях ограды. Купался в пыли воробей, молнией над садом сновали стрижи.

— Еле нашла вас!..

Запыхавшаяся, в домашней юбке и белой сорочке, босая и очень тоненькая, Конча остановилась возле Резанова. На волосах, сбоку тщательно расчесанного пробора, сидел желтый мотылек.

— Я искала вас в доме. Мануэлла сказала, что вы читали у себя в комнате. Вы огорчены новостями?

Она смотрела на него, тревожно сдвинув брови, прижав к груди бархатного, зевающего щенка. Эту собачонку она хотела подарить Резанову.

Николай Петрович осторожно снял мотылька, отпустил его и, взяв голову девушки своими сильными большими руками, крепко поцеловал.

— Нет, Конча.

Он не хотел огорчать ее и весь день был разговорчив и весел. Но вечером приказал Хвостову готовить «Юнону» к отплытию. Выход был назначен через трое суток, в первый день новолуния.

* * *

Этот день пришел. Ярко светило солнце. Песчаный берег окаймлял ослепительную синеву океана. Зелень холмов уходила к горам, величественно и строго белели вершины Сьерры-Невады. А в бухте стояла готовая к походу «Юнона». Парусина, защищавшая от зноя, была снята, задраены люки, все лишнее убрано в трюмы. Опустел и берег. Население крепости собралось у ворот президии, ожидая возвращения семейства Аргуэлло и офицеров «Юноны», направившихся в миссию отстоять мессу перед отплытием.

Совершал богослужение падре Уриа. В просторной монастырской церкви, прохладной и полутемной, горели свечи, мерцало огромное серебряное распятие у алтаря. Чистые и высокие голоса хора мальчиков звучали под сводами.

Русские офицеры из уважения к чужому обряду держались подтянуто и серьезно, дон Аргуэлло и семья его стояли на коленях. Лицо Консепсии было бледно, но спокойно.

Всю мессу девушка не поднималась с колен. Она горячо молилась богу, чтобы он послал кораблю удачу и помог ей дождаться возвращения. Больше она не просила ничего, иных помыслов сейчас у нее не было.

А Резанов только казался спокойным. Все эти дни он готовился к походу, производил расчеты с миссионерами, читал письма, был завален делами. О разлуке он старался не думать. Но сейчас, глядя на склоненную фигурку девушки, которую он оставлял, быть может, на долгие годы, он почувствовал, что допустил ошибку, что надо было всеми силами добиваться согласия Аргуэлло не откладывать свадьбу до возвращения. Тогда бы он смог увезти Кончу… Торжественная служба еще больше растравила рану. Он с трудом дождался окончания мессы.

В президии был устроен прощальный обед. Он продолжался недолго. Донья Игнасия и падре Уриа одни старались поддержать разговор. Дон Жозе молчал, Луис отделывался незначительными фразами. Даже дети не шушукались и ели рассеянно, и только Гертруда вкусно обгладывала куриную кость, посматривая на сидевших своими зелеными глазами маленькой грешницы. Резанов и Конча сидели рядом и тоже мало разговаривали.

В конце обеда Лансдорф предложил тост за новую, скорую встречу и за дружбу народов — русского и испанского. Тост расшевелил присутствующих, стало более оживлено и шумно. Затем начали прощаться. Давыдов нарисовал Луису на бумажке двух птичек, разлетающихся в разные стороны. Такой рисунок видел мичман на японских островах. Птички держал в клювах нитку, завязанную посередине узлом.

— Чем дальше улетают, тем крепче узел. Пусть будет так и с нашей дружбой, Луис…

Резанов и Конча вышли на галерею. Их деликатно оставили вдвоем. Некоторое время они оба молчали, потом Резанов Консепсию за руки и крепко прижал к груди.

— Девочка!.. Ты будешь меня ждать эти два года?