— У! У! У!
И ушли.
— Хитрят. Тянут, — заметил Баранов. — Видимо, пособников дожидаются… Будем начинать, сударь.
Стало темнеть. Дул с океана ветер, за островами над самым морем показалась багровая полоса, окрасила волны. Потом ее снова закрыли тучи. На лес, на береговой кустарник наползал сумрак, сгущались тени. Блокгауз казался безлюдным, но в подзорную трубу видно было, как от бойницы к бойнице перебегали фигуры людей, припадали за стенами.
В крепости было трое ворот. Одни выходили на берег, двое других — в гущу леса. Баранов решил атаковать сразу с трех сторон, но главный удар наметил с моря. Пользуясь приливом, «Ермак» и «Ростислав» подошли ближе. На каждом судне установили по тяжелой пушке с «Невы». Для подкрепления отряда Лисянский распорядился спустить баркас с матросами и большой ял, вооруженный четырехфунтовым медным картаулом. Несколько пушек правитель дал и второму отряду Кускова.
— Пойдешь с тылу, Иван Александрович, — сказал ему Баранов коротко. Оба привыкли к немногословию. — У северных ворот поставь заслон, другие ломай. Посматривай за князьками — народ мелкий.
Павел шел с пушками в головном отряде. Правитель хотел оставить крестника в укреплении, но тот заявил, что пойдет на штурм. Он сказал об этом тихо, почти неслышно, в первый раз противился воле Баранова, однако правитель понял, что решение неизменно. И втайне обрадовался. Молча кивнув, он вышел из палатки.
Каждую пушку тащили шестеро. Окованные железом колеса увязали в галечной осыпи, мелкие камни расползались, не давали опоры. Люди тянули канат, подталкивали тяжелые лафеты, напрягали все силы. Впереди артиллерии двигались стрелки Баранова. Отряд был немногочислен, зато вооружен ружьями. Лишь у немногих алеутов вместо мушкетов торчали луки и копья. В отряде Кускова ружей насчитывалось не больше десятка.
Лейтенант Арбузов вел свой десант с моря.
Наступающие продвигались без единого выстрела. По сигналу «Ермак» и «Ростислав» открыли огонь. Ядра попадали в блокгауз, но мощные лиственничные стены палисада по-прежнему выдерживали пальбу, а пристрелке по воротам мешала усиливающаяся темнота. Лисянский приказал бить поверх стен картечью.
Из крепости не отвечали. Уже оба отряда подошли к речке, неглубокому порожистому протоку. Блокгауз был совсем близко.
Люди бросились в воду. Бурное, стремительное течение сбивало с ног, кружило, несло на мокрые, покрытые плесенью камни. Поскользнувшись, Баранов упал, выпустил пистолет. И в это время палисад опоясался дымом, сверкнули огневые вспышки, гул пушек заглушил ружейную трескотню.
Падение спасло Баранова. Каменное ядро оторвало голову промышленному, бросившемуся на помощь. Шапка с бобровым хвостом далеко отлетела на берег.
— В каменья! — крикнул правитель. — Пали из мушкетов!
Мокрый, лысый, он выбрался из протока, перебежал лощинку. К нему спешили матросы. Лейтенант Арбузов открыл огонь по бойницам. Опомнившись, промышленные снова кинулись в воду.
Одни только алеуты от страха не могли встать. Бросив орудия, они упали на землю, закрыли руками лица.
Павел отшвырнул конец каната, на котором тащили переднюю пушку, вылез из воды. Бледный, со спутанными черными волосами, он решительно подбежал к чугунной пушке, заряженной картечью, повернул ее.
— Кеекль! — крикнул он по-тлинкитски. — Вставайте… Убью всех разом!
Он направил орудие в сторону лежавших и, откинув назад прядь мешавших волос, глубоко передохнул. От волнения он не мог продолжать. Но алеуты вскочили. По задыхающемуся, прерывистому окрику они поняли, что юноша не остановится ни перед чем. И больше всего подействовало чужое бранное слово, слышанное только от индейцев.
Обдирая до крови ноги, разбивая железными обручами пальцы, алеуты тащили орудия на другой берег речки. Пули и стрелы их не достигали. В густевшем сумраке слышны были стоны и выкрики, пыхтенье и лязг металла. Бой шел правее, где залегли Баранов с промышленными и матросы Арбузова.
Первый залп из двух орудий, наскоро установленных Павлом, снес подобие башенки над воротами. Она грохнулась вниз, открывая широкую амбразуру. Бухнули пушки и со стороны леса. Кусков тоже переправился через реку. Выстрелы в крепости на минуту смолкли.
— Пали!
Павел навел пушку на середину ворот, сам зарядил второе орудие. Новый залп повредил ворота, осели верхние бревна.
Как только рассеялся дым, Баранов схватил копье, поднялся из-за камня.
— Ура-а! — крикнул он и побежал вперед.
Арбузов, матросы, промышленные бросились за ним. Было темно, но в крепости горели строения, и зарево пожара озаряло верхушки стен, край леса, щели ворот, стрелявших индейцев. Бежать пришлось в гору, стены вырисовывались уже в сотне шагов. Возбужденные наступлением, алеуты с громкими воплями тащили самую крупную пушку. Двое были ранены стрелами, обломок копья разодрал на Павле кафтан, но никто не останавливался.
Потом неожиданно все изменилось. На стенах затихла пальба, расшатанные ворота широко распахнулись, и в освещенном отблесками зарева проходе показалось необычное шествие. Связанные рука в руке, по трое в ряд, медленно двигались пленные. Истощенные, согнутые, в одних лохмотьях. Некоторые, не в состоянии держаться на ногах, упали тут же у ворот, другие ползли. Голая женщина с седыми космами шла, как лунатик, шаря тонкими, высохшими пальцами впереди себя, словно нащупывая опору.
Атакующие попятились. Павел уронил трос, помощники его отступили. Пушка накренилась, глубоко зарылась в песок. Промышленные опустили ружья, многие сняли шапки. И вдруг ворота захлопнулись. Из каждого отверстия бойницы палисада сверкнул огонь, тяжелые камни, стрелы, дротики обрушились на нападающих. Даниэль Робертс рассчитал верно: пленники прикрывали ворота, и русские не могли стрелять.