Великий океан - Страница 14

Стараясь не шуметь, постоянно оглядываясь, Лука оттянул доску, просунул руку и, сдерживая дыхание, нащупал какие-то холодные железные предметы. Пошарив еще немного, промышленный, наконец, догадался. В ящике лежали ружья.

Лука отпустил доску, встревоженный, сел на землю. Некоторое время пытался что-то сообразить. Затем подобрал полы вымазанного в грязи балахона и заторопился к крепости.

* * *

Баранов и Лещинский давно уже пробирались между каменьями. Правитель шел впереди и больше ни о чем не расспрашивал. На месте узнает сам. За много лет трудной, напряженной жизни он привык доверять только самому себе. Весть о разгроме Якутата, основной базы, на которую он рассчитывал, чтобы продержаться до будущей осени, гибель корабля, людей — все это долго не умещалось в его сознании. Это было новое поражение, может быть, самое значительное. Продовольствие кончалось, маленькую крепость со всех сторон окружали враги.

Итти стало легче. Каменные утесы отступили к морю, покров мерзлого мха устилал склон горы. Далеко впереди показались очертания бухты. Баранов знал ее. Несколько лет назад, составляя описание острова, заходил туда на парусной шлюпке. Но он все же остановился, подождал Лещинского.

— Там? — спросил он своего спутника.

Лещинский только кивнул. Он так устал за этот двойной переход, что был не в состоянии отвечать. Пот слепил глаза, дрожали ноги, нестерпимо хотелось пить. Но он крепился и ни разу не присел отдохнуть. Он знал, что правитель бросит его и пойдет один. Пусть лучше доберутся вместе.

Уже начинало темнеть. Баранов недовольно подумал, что сгоряча даже не предупредил Павла. В крепости поднимут тревогу. Он обернулся к отстававшему Лещинскому и с досадой ждал его приближения. Если бы не нужно было переводчика, отправил бы назад. Но в это время из зарослей выполз Лука.

Почувствовав себя в безопасности, промышленный долго что-то бормотал и кланялся. В подоткнутом балахоне, без шапки, с натыканными за ворот ветками кедрача для маскировки, он был похож на чучело. Только спустя несколько минут он связно рассказал о своем открытии.

Баранов выслушал его спокойно. Осмелевший Лука собирался еще приврать, как за ним гнались индейцы и он перехитрил их всех, но правитель поднялся с упавшей лесины, на которой сидел, вынул пузатые оловянные часы.

— В девять будешь с отрядом там, где видел лодки, — заявил он, открывая ногтем массивную крышку. — Скажешь про все Павлу. Только ему одному… Пускай наберет себе караульных… Коли в девять часов не примечу ракеты с берега, прогоню через строй по военному артикулу. Иди.

Когда Лука скрылся на спуске, Лещинский подошел к Баранову.

— Господин правитель, — сказал он взволнованно. — Прошу наказания… Пил, ел, ничего не ведал. Злодеям доверился.

Не слушая его, Баранов стоял на одном месте, сосредоточенно растирая пальцами душистую ветку хвои.

— Будет, — заявил он, наконец, недовольно. — Не на своем судне плавал. Иди вперед, кличь шлюпку.

Но лодку со шхуны вызывать не пришлось. Когда они подошли к тому месту, о котором говорил Лука, на берегу все еще находились несколько берестяных пирог, хотя индейцев не было видно нигде. Правитель уверенно спихнул ближайшую байдару на воду, поднял длинное двухлопастное весло. Второе взял Лещинский.

Еще не стемнело, высокий корпус шхуны, с косо поставленными мачтами, четко вырисовывался на светлом краю неба. Ветер переменился, дул с берега, и волнение в заливе улеглось. Легкая лодка быстро приближалась к кораблю.

На палубе, казалось, никого не было, но едва пирога поравнялась с кормой, оттуда упал конец троса, и из-за дощатого резного парапета показался тощий высокий человек с непомерно узким лицом. От обрубка правой руки тянулась к поясу длинная железная цепочка.

Человек подошел к самому борту, наклонился, затем резко и сильно постучал остатком руки по широким перилам. Появившийся матрос кинул в пирогу веревочный трап. Все это произошло в полном молчании, никто не произнес ни слова.

Баранов поднялся на палубу первым, не спеша приложил два пальца к меховому околышку шапки.

— Шкипер? — спросил он, разглядывая однорукого и ожидая, пока переведет Лещинский.

Не отвечая, человек у борта стукнул два раза по перилам. Матрос ушел.

Баранов снова посмотрел на капитана, заложил по привычке руки назад.

— Шкипер О'Кейль. Шхуна «Гром». Филадельфия… — сказал он раздельно и вдруг открыто, весело улыбнулся. — Наслышан о тебе, капитан, крепко наслышан. Почитай всех китов до самого пролива выловил, всех соперников перестрелял?

— Господин губернатор?

— Кличут и так.

Баранов усмехался, но пока Лещинский переводил, глаза правителя внимательно и зорко следили за собеседником.

О'Кейль повернул серое узкое лицо с двумя глубокими, словно прорезанными морщинами вдоль щек, посмотрел на правителя, затем достал из кармана ключ, открыл дверь, выходившую на палубу.

В каюте было темно, хозяин зажег свечу. Баранов увидел скрипку, лежавшую на койке, огромное, во всю стену, железное распятие, а рядом волосы женщины, заплетенные в две светлые косы. Шхуна кренилась, вытягивалось пламя свечи, медленно уползали в сторону косы.

О'Кейль убрал скрипку, жестом указал правителю место на койке. На Лещинского не посмотрел. Тот остался стоять возле порога.

Но Баранов не сел.

— Слушай, О'Кейль, — сказал он неторопливо, словно обдумывая каждое слово, — когда дикие напали на Михайловский редут, твое судно находилось поблизости. Ныне — у Якутатского заселения. Непостижимо.