Великий океан - Страница 117

117

— Чертовы стрекачи! — ворчал Лука, прихрамывая.

Он стер себе пятку и все откладывал намерение присесть и переобуться. Ждал, что вот-вот покажется миссия.

— Ну и места господь послал! То тебе бездны, то тебе горы, то тебе геенна огненная! А может, набрехал ты чего, Манук?

Алеут брел позади. Он был мокрый и грязный от духоты и пыли, но ни разу не пожаловался и не остановился. На темном скуластом лице не отражалось ни досады, ни утомления. Зато жара донимала его больше всего.

Один Алексей не чувствовал усталости. И степь не удручала его. Новые места всегда увлекали, хотя бы они были ледяной пустыней. А тут предстояла встреча с францисканцами, о которых он столько слышал, представлялась возможность самому побывать в миссии.

Приближался вечер. Медленно склонялось к закату солнце, розовели песчаные холмы. Духота исчезла, итти стало легче, но равнина оставалась безлюдной. Алексей все же решил двигаться до полной темноты и только тогда стать на ночевку. По крайней мере, сегодня они сделают лишнюю милю.

Так прошли они еще с полчаса и вдруг неожиданно все трое остановились, как по команде. Из-за видневшихся слева невысоких холмов донесся протяжный звон, через секунду повторился, затем еще и еще… Звон поплыл над прерией, размеренный и неторопливый, странный и чужой для этих диких мест. Как видно, это звонил к вечерне колокол миссии.

Алексей, а за ним Манук и Лука взбежали на пригорок. Так и есть! В полумиле от них виднелись строения монастыря. Высокие слепые стены, крытые черепицей, белели среди песков и были далеко заметны. Если бы путники раньше обогнули бугор, они бы их сразу увидели. Зато, кроме колокольного звона, ничто не указывало, что здесь божья обитель. Не видно было ни церкви, ни колокольни, ни даже креста. А закрытые ворота и безлюдье еще больше усиливали ощущение настороженной замкнутости ее обитателей.

— Прямо тебе фортеция! — сказал Лука не то с досадой, не то с уважением. — Ишо нас и не пустят!

В молчании они подошли к стенам. Солнце уже опустилось за холмы, ровный вечерний свет струился над равниной. Стих колокол. За массивными, сложенными из белого известняка стенами не слышалось никаких звуков, узкие деревянные ворота были заперты.

Не говоря ни слова, Алексей поднял камень, валявшийся у стены, и решительно постучал им в ворота. Некоторое время полная тишина была единственным ответом, а затем, когда помощник Кускова хотел повторить стук, внезапно из небольшого окошечка над входной аркой чей-то тихий голос спросил по-испански:

— Кто вы такие и что вам нужно, люди?

Очевидно, в окошечко уже давно наблюдали.

Эти несколько слов Алексей понял. Он поднял голову, чтобы разглядеть спрашивавшего, но отверстие находилось высоко и было прорезано в толстой стене, как бойница. Снизу ничего не было видно.

— Мы русские. Друзья… — выложил он почти весь свой запас испанских слов. — Просим ночлега.

— Американо?

— Нет, синьор.

— Инглас?

— Нет, синьор. Русские… — Алексей больше не знал, как объяснить. — Санкт-Петербург. Ситха. Баранов…

За стеной смолкли. Как видно, соображали. Затем послышался шорох — окошечко закрылось.

— Черт!

Обескураженный, Алексей повернулся к товарищам.

— Вот невидимый дьявол!

Он сорвал травинку и сердито начал жевать. Кусков говорил, что францисканцы всегда принимали его с почетом, звонили даже в колокола. Может быть, тут ничего о поселении и не слыхали?

— Пальнуть бы из ружьишка! — предложил Лука возмущенно. — Тут тебе прямо всякое безобразие. Ишо в колокол трезвонят! Два дня до них перлись, не пимши, не емши…

Один Манук уселся на камень и преспокойно начал переобуваться.

Алексей прошелся вдоль стены, завернул за угол. Стена была сложена из беловатого известняка, скрепленного глиной, сажени две в вышину, и на всем протяжении не имела ни бойниц, ни окон. Лишь в западном углу, невысоко от земли, виднелась узкая амбразура. Лоза дикого винограда укрывала ее до половины своими листьями.

Одинокое, освеженное зеленью окно так резко выделялось среди всего этого глухого однообразия, что Алексею захотелось подойти к нему поближе. Но он не успел сделать и полдесятка шагов, как голос Луки заставил его вернуться. Промышленный махал руками и указывал на ворота.

Алексей подошел вовремя. Тяжелая дубовая створка заскрипела на петлях, приоткрылась, и на пороге появился щуплый седой монах с круглыми, черными, словно бусинки, глазами. Он был в темной сутане, но без шляпы, отчего маленькая стриженая голова и подвижный длинный нос придавали ему сходство с мышью.

— Во имя отца, и сына, и святого духа… — сказал он, разглядывая незваных пришельцев. — Пусть достойные русские синьоры извинят нерасторопность служителей…

Монах произнес это быстро и тихо и, не дожидаясь ответа, распахнул ворота. Алексей успел заметить, как испуганно отскочил в сторону стоявший у стены длинный оборванный служитель и как низко склонился перед начальником. Помощник правителя не понял слов настоятеля, но, уловив слово «русские», догадался, что имя Баранова истолковано монахом правильно. Это его успокоило. Значит, легче будет объясняться. Может быть, здесь знают и о колонии, тогда посещение миссии принесет двойную пользу?

Монастырский двор почти ничем не отличался от внутреннего расположения президии, но Алексей еще не бывал у испанцев и потому присматривался ко всему с любопытством. Напротив ворот, на другой стороне площади, стояла церковь с невысокой звонницей, перед ней высился огромный деревянный крест. Вдоль стен были расположены жилые строения с крытой галереей, дальше виднелся сад. А в левом дальнем углу двора — конюшня и хижины для индейцев.

117