Алексей стоял у притолоки, сердясь на самого себя и раздумывая, хорошо ли будет оставить приезжих одних, а испанцы молча разглядывали комнату с картинами на стенах, с книжным шкафом и статуей Меркурия в углу. В это самое время вошел Кусков.
Алексей с облегчением вздохнул и сразу же весело и громко сказал по-русски:
— Господин правитель Иван Александрович Кусков!
Увидев вошедшего и услышав его имя, офицеры выпрямились, словно на параде, затем старший — невысокий и плотный, в черном плаще с золотым позументом, — церемонно взмахнул островерхой шляпой и, поклонившись Кускову, произнес:
— По поручению синьора губернатора Калифорнии дона Хосе де Ариллага, капитан Хуан Риего, лейтенант Гервасио Сальварец… Милостью бога и святой девы синьор губернатор посылает вам привет…
Кусков знал всего лишь несколько испанских слов, но смысл обращения понял. А прямой, умный взгляд рыжеусого Риего ему понравился. Второго офицера он еще как следует не разглядел.
— Мы рады гостям, почтенные господа соседи, — ответил Иван Александрович как можно учтивее. — Прошу вас, располагайтесь, синьоры.
Он прошел вперед, указал на диван и грубые дубовые кресла и, немного помедлив, уселся сам.
Гости сели. Риего снова заговорил, обращаясь к правителю, но на этот раз никто его не понял. Капитан повторил. Алексей, по-прежнему стоявший у дверей, заметил, как младший испанец усмехнулся и что-то сказал своему спутнику. Тот недовольно на него посмотрел и умолк.
Минуты две продолжалась тягостная тишина. Наконец, Иван Александрович обернулся к Алексею.
— Позови монаха, Леша, — сказал он досадливо, — может, он за толмача сойдет. Так мы будем тут сидеть до скончания века. Куда девали они Василия?
Алексей послушно вышел.
В это время капитан Риего расстегнул висевшую у пояса сумку, вынул оттуда небольшой пакет и уже молча протянул его Кускову. В пакете было письмо губернатора, тоже написанное по-испански.
Кусков надел очки, повертел письмо в руках. Свою фамилию он прочел, но пакета вскрывать не стал. Что там кроется, в этой бумаге? Может быть, испанцы нарочно задержали креола? Приехали, выглядели, привезли письмо…
Он снял очки, положил пакет на стол.
— Отошлю господину Баранову, — заявил он, тщательно выговаривая слова, надеясь, что гости догадаются, о чем идет речь. — Ново-Архангельск, Ситха…
Риего понял, отрицательно покачал головой, потом начал что-то быстро говорить, указывая на письмо. Но во время его речи открылась дверь, и в горницу вошел Алексей в сопровождении старика — зверобоя Ипатыча, уверенно следовавшего за ним. Старик был бос, в кожаной длинной рубашке, перетянутой ремнем, невысок, с серой клочкастой бородищей, росшей, казалось, даже из ушей.
— Иван Александрович, — сказал Алексей еще с порога. — Ипатыч пять годов жил в Канаде с французами. Умеет говорить по-ихнему!
Помощник правителя был возбужден, карие глаза его блестели, на верхней губе выступили росинки пота. Он повернулся к старику, но тот уже вышел на середину горницы, кашлянул и, нисколько не смущаясь, быстро и охотно выложил все, что вспомнил из полузабытой речи.
Мать капитана Риего была из Наварры. Он с детства знал язык матери. И хотя Ипатыч впутывал в разговор гасконские и бретонские слова, перевирая их, капитан сразу же ответил. Несколько минут они говорили больше каждый свое, потом зверобой умолк, передохнул и, обернувшись к Кускову, сказал удовлетворенно:
— Понимает маленько. Говорить он, конечно, слаб, а все ж сойдет.
Алексей и Кусков, напряженно следившие за разговором, повеселели. Однако правитель колонии хотел убедиться полностью. Он немного подумал, а затем сказал старику:
— Передай наш им поклон, скажи, что рады гостям и что желаем им всякого благополучия и здоровья. Коли встанут и поклонятся — значит, понимают твой разговор. Они обхождение знают.
Ипатыч переводил долго, но гости, действительно, встали и поклонились. Дон Риего — вежливо и дружелюбно, лейтенант — едва наклонил голову. Взгляд его маленьких глаз оставался колючим и неприязненным. Но этот взгляд заметил только Алексей, Иван Александрович был удовлетворен проверкой.
— Теперь, — заявил он Ипатычу, — начнем о деле…
Он опять помедлил, лицо его стало строгим и озабоченным.
— Пускай говорят они. Слушай хорошенько, да своего не вставляй. Чтоб конфузу не вышло. Они от своей державы, а мы от своей. Флаг наш тут русский, и мы люди простые, но русские… А после спроси про Василия, не случилось ли с ним чего?
Полчаса, не меньше, говорил испанец, что-то резко отвечал младшему своему товарищу, хмуро щипавшему длинный острый подбородок, дополняя фразы испанскими словами, часто упоминал имя губернатора и вице-короля Новой Испании. Он держался официально, но плохое знание языка придавало его речи добродушный, домашний характер. Однако и Кусков, и Алексей видели, как временами лицо Ипатыча становилось мрачным и он сердито переспрашивал испанца.
Наконец, Риего кончил и с откровенным облегчением сел на место.
— Д-да… — Ипатыч оправил свою клочковатую бороду. — Такие дела.
Затем, повернувшись к Кускову, неожиданно развеселился.
— Они, видишь, приехали спросить, по какому такому закону мы тут обосновались. И будто это запрещает вицерой, а губернатор желает нам здравия… Дела!
— Для того и приехали?
— Для того.
Кусков скрипнул креслом, но не встал.
— А еще чего? Про Василия что сказал, про бумаги?