Великий океан - Страница 108

108

Джозия говорил, мешая испанские и английские слова, видимо, нисколько не беспокоясь о том, что его могут не понять. Ho Василий понял.

— Верно. Колония Росс ближе, — ответил он, разламывая рыбу. — Морем рукой подать. Не то что до Бостону.

Джозия приподнялся и сел.

— Мистер… откуда?

— Оттуда, — с хрустом прожевывая кусок юколы, подтвердил креол. — Зовут Василий.

— О!..

Бостонец сдвинул шляпу, плюнул между носками сапог. Маленькие острые глаза его уставились на собеседника, лицо стало рысьим,

— Русские нам братья, — сказал он совершенно другим тоном, и словно повторяя заученное. — Да, синьоры и джентльмены… Русские — великий народ. Мы — люди Нового Света, свободы и независимости — протягиваем им руку.

Апатия и пренебрежение его исчезли, он еще раз энергично плюнул, поднялся, нахлобучил шляпу.

— Пепе! Синьор — мой гость. Виски!

Испанец, до сих пор молча наблюдавший всю эту сцену, встал, порылся в поклаже возле седел, небрежно кинул посудину спутнику. Покрутив длинное багровое ухо, он вышел из-под навеса.

— Эта образина не пьет! — заявил мистер Джозия, не заботясь о том, что Пепе может услышать.

Василий от выпивки уклонился, но подобрел. Он с усмешкой следил за бостонцем, который, ничуть не огорчившись отказом, опрокинул флягу в рот и выпил сам все до дна.

«Здоров, сукин сын, хлестать», — подумал креол одобрительно.

Теперь он почувствовал себя свободнее. Наверно, бостонец — ханжа и пьяница и шляется тут, вынюхивая в горах серебро. На таких прошлым летом они с Кусковым уже натыкались. Василий даже обрадовался. Подвыпивший мистер мог сообщить ему полезные сведения. Видать, он забрался сюда из Монтерея. Но Джозия, сразу захмелев, стал вдруг сам расспрашивать про новую колонию, про солдат и пушки, про русскую армию, будто бы высадившуюся на реке Колумбии помогать англичанам, про самого Василия — куда он идет и зачем, а потом стал петь псалмы.

Только один раз Джозия очухался и умолк, когда Василий, рассвирепев от его дурацких вопросов, сказал, что идет к губернатору в Монтерей с важным письмом из самого Санкт-Петербурга. Невольно он потрогал лежавший за пазухой, упакованный в холстину пакет.

Вскоре бостонец, по всей видимости, заснул. Вернувшийся Пепе подкинул лошадям травы и тоже лег в углу. Жара спадала. Тени от скал стали длиннее. Легкий ветерок шевельнул сухой хвощ, росший между камнями, стих. Воздух уже не был таким удушливым, исчезло марево.

«В самый раз итти», — подумал Василий. Ноги его отдохнули, но нестерпимо одолевала дремота, а до вечера можно еще сделать не одну милю. Новым своим знакомым он не компаньон, да и направляются они не в ту сторону.

Он медленно взвалил на плечи одеяло, поднял ружье. Никто из лежавших не шевельнулся.

— Счастливо оставаться, синьоры! — сказал он громко. — Прощайте!

Но синьоры не ответили. Видимо, уснули крепко. Только на одно мгновение Василию показалось, что у Джозии дрогнуло веко.

— Дрыхнут, дьяволы. Что им! У них кони! — пробурчал он с невольной завистью.

Поправив сверток на плечах, он чуть пригнулся, чтобы не задеть нависшего над входом камня, и выбрался из-под навеса. В тот же момент Джозия выстрелил ему в затылок. Василий дернулся вперед, повернулся и упал в остывающий песок. В последний раз до слуха донеслось, как шарахнулись и забились в пещере испуганные грохотом кони.

…Час спустя Уилькок Адамс сжег на костре конверт и окровавленную холстину, бумаги переложил в карман плотно застегнутого сюртука. Пепе оседлал лошадей. Дневной зной ушел — можно было покидать пещеру.

Скоро топот копыт смолк, стало пусто и тихо. Нежаркое вечернее солнце освещало нагромождения скал, плато и темную, неподвижную фигуру Василия. Он лежал, раскинув руки, словно обнимал землю. На сбившейся в сторону бороде и сорванной выстрелом самодельной шляпе засохли сгустки крови. Зеленая ящерица сидела на прикладе ружья.

Далеко, но постепенно приближаясь, послышался вой койота. Ночной хищник почуял добычу.

* * *

Дон Хосе Ариллага, губернатор Калифорнии, уже много дней не вставал с постели. Весь этот год из-за больной ноги он редко покидал президию, не бывал в соборе и совсем не выезжал из Монтерея. Приближалась старость, и в жизни уже не было радости. А то, что творилось кругом, вызывало только досаду и омерзение.

Несметные орды американских бродяг, день и ночь тянувшиеся к берегам океана, осели у самых границ Калифорнии, занимали долины и реки, жгли леса и взрывали горы, овладевали лучшими землями. Вице-король был глух и слеп, инсургенты поднимали восстания, испанцы соединялись с индейцами, чтобы пролить кровь таких же испанцев… У него самого не осталось ни семьи, ни привязанностей. Жена и дети жили в Мадриде, старый друг Аргуэлло замкнулся у себя в Сан-Франциско, маленькая Конча уединилась в суровой миссии. Бедная девочка! Русский мог сделать ее счастливой…

Высохший и еще более потемневший, с серебряной головой и такими же усами, он целые дни полулежал, опершись на подушки. В комнате с опущенными решетками горели свечи, мальчик-метис читал ему вслух книгу. А когда губернатор закрывал глаза и дремал, мальчик потихоньку играл сам с собой в карты.

За стенами президии шла та же жизнь, город оставался по-прежнему скучным и пыльным, туманы и зной так же сменяли друг друга, в соборе ежевечерне звонили Angelus, изредка приходил корабль, прибывали приказы. Но теперь они были многословнее и тревожнее. Чаще в них встречались слова: «инсургенты», «Мадрид», «Наполеон», «гверильос». Война в метрополии волновала и колонии. В последнем приказе негласно указывалось уменьшить гарнизоны пограничных президий и усилить солдатами миссии Санта-Клара и Санта-Роза. Одновременно с этим приказом прибыл на корабле и синьор Джозия Уилькок Адамс, неофициальный агент из Колумбии.

108